У Кайцзуна не было ненависти к тому из «мусорных людей», что лишил его правого глаза; напротив, он стал стыдиться своих прежних предрассудков. Моральные принципы и верования «мусорных людей» были ничуть не хуже, чем у элиты, выходящей из стен Бостонского Университета, и ничуть не более далекие от цивилизованности. На самом деле их взгляды были даже ближе к сути человеческой жизни, сути, не изменившейся за сотни тысяч лет человеческой эволюции.

Кайцзун поглядел на море вдали. Его поверхность походила на лист бумаги, постоянно морщащийся и разглаживающийся. Узкие длинные волны походили на слезы, поблескивая, как чешуйки слюды; листы переворачивались, страница за страницей, исчезая у края песчаного пляжа. По небу шли облака, медленно поглощая солнечный свет. Мир был уже не тем, в котором родилось поколение его отца, и Бог уже не был тем Богом, в которого они верили. Ныне люди более поклонялись власти, нежели чести, доброте и благородству. И он не знал, чья вера ближе к истине.

Знал лишь, что теперь стал ближе к Мими, пусть и немного.

Скотт заставил себя вернуться к действительности. «Дукати» ревел мотором, несясь сквозь ярко освещенный солнцем мир. Он чувствовал жалость, к Еве, которая не смогла обрести ни дом, ни мир, в котором она была бы своей, и жалость к себе.

Он уже привык звонить посреди ночи за океан, после долгих раздумий, чтобы обменяться несколькими незначительными фразами со Сьюзан, своей бывшей женой, а потом попытаться поговорить с дочерью. Трэйси пользовалась популярностью в школе; она постоянно ходила на вечеринки, на свидания и репетиции их рок-группы, «Оранжевая Кровь». Сказав стандартное «люблю тебя, папа», она обычно вешала трубку раньше, чем Скотт успевал ответить, оставляя его немым во мраке и безмолвии.

Понятие дома уже давно стало для него абстракцией, далекой и в пространстве, и во времени.

Ты не должен их винить, если честно.

С того самого дня, как Скотт зачем-то сунул ту старую фотографию в бумажник, он знал, что эта тень всегда будет его преследовать, наверное, до самой его смерти. Однако последствия все еще были для него неожиданными. Тень пожирала любовь, надежду и отвагу в его сердце, а затем распространила свою власть на его жену, дочь и всех вокруг, расползаясь, как раковая опухоль.

Я не хочу, чтобы ты все время воспринимал меня как трехлетнюю, сказала ему Трэйси.

Ты уже не тот человек, которого я знала прежде, сказала Сьюзан, ты будто бездонная пропасть; сколько бы терпения и заботы мы ни проявляли по отношению к тебе, в твоем сердце царит тьма. Прости, но я так жить не могу.

Ему было известно, что Мими была последним человеком, контактировавшим с этим протезом. На основе того, что он узнал от Директора Линя, Скотт был практически уверен, что вирус уже начал действовать внутри Мими, и эти эффекты превосходили всякое воображение. Все выглядело так, будто штамм Судзуки был наделен сильнейшим инстинктом выживания, и этот инстинкт заставлял его постоянно приспосабливаться к потребностям людей, трансформироваться, дабы получить возможность продолжать свой род. Стратегия выживания, основанная на быстрых мутациях.

Никто не мог предсказать будущее Мими. Однако, как и Ева, она уже не могла вернуться домой.

Интуиция подсказывала Скотту, что скрытая в молодой женщине тайна в тысячу раз ценнее, чем весь проект, который он приехал организовывать на Кремниевом Острове. Он даже видел тот путь, что вел к конечной цели, будто картину в очках дополненной реальности. Он воспользуется сентиментальными чувствами Кайцзуна, его незрелой любовью, и создаст паутину лжи, которая позволит ему увезти Мими с Кремниевого Острова и представить на мировом рынке, где ее истинную ценность смогут использовать в полной мере. В случае особой необходимости он откроет коробку с морским ежом, присланную «Цветком мать-и‐мачехи», где находится последнее средство, на крайний случай.

Ты действительно этого хочешь, спросил себя Скотт.

Нет. Я хочу спасти ее. Я не хочу причинить ей вред, я не смогу.

Скотт снова и снова говорил себе, что медицинский осмотр показал, что мозг Мими представляет из себя минное поле, могущее создать угрозу ее жизни в любое мгновение. Медицинская техника, имеющаяся на Кремниевом Острове, да и во всем Китае, не сможет ее спасти. Ей нужна лучшая в мире медицинская помощь, но за такую помощь придется заплатить соответствующую цену.

Все как обычно.

Скотт хорошо понимал, зачем он придумывает себе лицемерные оправдания, не дающие увидеть его действия в истинном свете. Наемнические, недостойные, возможно, даже исполненные зла. Ему надо было спасти самого себя, надо было избавиться от хватки темной тени, чтобы сохранить то, что осталось от его жизни.

И он надеялся, что этим лучом света станет Мими.

Однако последний фрагмент головоломки его беспокоил.

«Хирофуми Отагава» сказал ему, что запечатанный в мешке и лежавший в холодильнике протез был идентифицирован автоматической системой распознавания как медицинские отходы, а затем прошел компьютерную сортировку и был отправлен вместе с другими отходами на Кремниевый Остров. Другими словами, ответственность за это не несла ни одна живая душа. Это была просто ошибка. В прошлом, когда такое случалось, служба безопасности SBT расследовала эти происшествия. Неправильная утилизация протезов, зараженных опасными вирусами, вызовет немыслимый скандал, и СМИ станут вынюхивать подробности не хуже натасканых на наркотики собак, унюхавших кокаин.

Непредвиденная ошибка, сказал себе Скотт. Ошибка, которая может обрушить акции SBT на бирже и принесет «Цветку мать-и‐мачехи» всемирную славу. А я – заплатка для этой системной ошибки.

Но что, если это вовсе не ошибка?

Солнце жгло дорогу. Скотт обливался потом, а «Дукати» поджаривал его бедра изнутри. Ему хотелось вернуться в отель и принять душ. Он прибавил газу, и мотоцикл понесся по изгибу дороги вдоль берега, к выезду. «Вольво», который он сбросил с хвоста, поджидал его именно там.

Взбешенный, Скотт выжал газ до максимума и пронесся мимо «Вольво», словно молния. За те доли секунды, что он несся мимо машины, он отчетливо разглядел лицо водителя в зеркале заднего вида: багровое пятно в форме сердца на щеке. И сразу же понял. Дорога, на которую он выехал, обрамлена крутыми склонами. Ему некуда деваться.

Скорость достигла 120 километров в час. Когда Скотт доехал до вершины холма, легкий «Дукати» на мгновение взмыл в воздух, а потом снова опустился на дорогу. «Вольво» сидел у него на хвосте и уже пару раз пытался обогнать его, однако Скотт ухитрился остаться впереди, искусно маневрируя. Будто птица, гонящаяся за мечущимся насекомым, «Вольво» и мотоцикл неслись по дороге, две тени, одна серая, другая черная. Рев моторов эхом отдавался вокруг, взлетали испуганные птицы.

Похоже, водитель «Вольво» потерял терпение и начал поджимать «Дукати» сзади. Глухой удар, на мгновение две машины стали одним, а потом разделились, будто закончив мимолетный страстный поцелуй на прощание.